О чем забывают отцы

У. Ливингстон Ларнед

Послушай сынок, я разговариваю с тобой, когда ты уже спишь. Ты подсунул свою ручонку под щеку, к твоему лбу, на ко­тором виднеются маленькие капельки пота, прилипла прядь твоих светлых волос. Я тайком проник в твою комнату. Только что, не­сколько минут назад, когда я сидел в библиотеке и читал свои бу­маги, меня неожиданно захлестнула волна раскаяния. Я здесь око­ло тебя, и я осознаю вину перед тобой.

Сынок, вот о чем я размышляю сейчас: я сегодня сердился на тебя. Я отругал тебя за то, что собираясь в школу, ты не умылся как следует, а лишь размазал полотенцем грязь по лицу. Я сделал тебе выговор зато, что ты не вычистил свои ботинки. Я сердито накричал на тебя зато, что ты уронил что-то на пол. И за завтраком я нашел повод для замечаний. Ты расплескал чай. Ты плохо жевал вовремя еды. Ты ставил локти на стол. Ты намазал слишком толстый слой масла на хлеб. А когда ты уже начал гонять мяч по двору, а я собрался уезжать по делам, ты помахал мне рукой и закричал: «Пока, папа!», а я лишь нахмурил брови и сказал: «Не забывай держать спину прямо!»

Затем, все повторилось вечером. Возвращаясь домой, я подсмот­рел, что ты играешь в стеклянные шарики, стоя на коленях, а на твоих чулках виднелись дырки. Ты шел впереди меня, и я не думал, как это унизительно для тебя, ведь все это происходило прямо на глазах у твоих товарищей. Чулки стоят дорого, и если бы ты покупал их сам, то был бы более осторожен! Подумать только, сынок, это сказал твой отец!

Позже, ты помнишь, когда я читал в библиотеке, как неуверен­но ты вошел ко мне и виновато посмотрел на меня. Я оторвался от своих бумаг и был недоволен неожиданной помехой. Ты в нереши­тельности стоял в дверях. «Чего тебе?» — резко спросил я.

Ты без слов стремительно бросился ко мне, обхватил меня ру­ками и поцеловал. Твои маленькие руки сжимали меня, и я чувство­вал такую любовь, которой только Бог мог наполнить твою душу, и сила ее была такова, что даже мое пренебрежительное отношение не могло ее уменьшить. А затем ты ушел, и я слышал твои шаги вверх по лестнице.

И что же, сынок, прошло несколько мгновений после твоего ухода, как бумаги буквально вывалились из моих рук. Я испугался, и силы оставили меня. Что я привык делать? Я привык обвинять тебя, привык делать тебе замечания, и это была моя награда тебе за то, что ты ведешь себя так, как и должен вести себя обыкновенный мальчишка. Нет, я люблю тебя. Дело в том, что я ожидаю от тебя слишком многого, а ведь ты еще ребенок. Я оцениваю тебя мерками своего возраста.

А в твоем характере столько замечательного, прекрасного, ис­креннего. Твое маленькое сердце может быть таким же сверкающим, как свет восходящего над холмами солнца. Это ясно хотя бы потому, как ты, не помня себя, бросился ко мне, поцеловал меня и пожелал спо­койной ночи. Нет ничего важнее этого, сынок. Я пришел к твоей крова­ти, сынок, и стою здесь в темноте на коленях, и мне очень стыдно!

Но это слабое оправдание. Я знаю, ты не поймешь этого, если я скажу это днем, когда ты проснешься. Но завтра я стану настоящим папой! Я стану твоим другом, я буду страдать вместе с тобой и сме­яться, когда смеешься ты. Я прикушу себе язык, если вдруг мне в раз­дражении захочется отругать тебя. Я словно молитву буду повторять себе: «Он — лишь мальчик и только, он маленький мальчик!»

Я думаю, что я видел в тебе взрослого мужчину. Ты спишь, утомившись за день, свернувшись калачиком под одеялом, и я вижу, что ты еще ребенок. Ведь совсем недавно твоя мать еще носила тебя на руках, а ты клал свою головку ей на плечо. Я слишком многого хотел от тебя, да, да, слишком многого».

Дейл Карнеги.

"Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей"